В 2019 году многие жертвы советских репрессий продолжают жить в фактической ссылке. Данные им в 1991 году гарантии не выполнены, а пережитое ими остаётся незамеченным в публичной повестке. Три родившиеся в ссылке женщины – жертвы репрессий – обратились в Конституционный Суд с жалобами, которые были рассмотрены на заседании 22 октября. Они напомнили о несправедливости, пережитой ими и их родителями в советский период, и о продолжении этой несправедливости сегодня. Интересы заявительниц представлял руководитель судебной практики Института Григорий Вайпан.
Обратившиеся в КС – Евгения Шашева, Елизавета Михайлова и Алиса Мейсснер – родились в местах, куда были высланы их родители в годы сталинского террора. До ареста их семьи проживали в Москве. Объявленные «врагами народа» и их дети не смогли вернуться в родной город ни после отбытия наказаний, ни после реабилитации, ни после принятия Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий». О своей борьбе за реабилитацию и возвращение домой заявительница Евгения Шашева
говорит: «Я боюсь, но я упорная».
Статья 13 Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий»
должна гарантировать репрессированным (в их число входят дети «врагов народа») право на возвращение домой – в те населённые пункты, где они и их семьи проживали до ссылки. Предполагается, что репрессированные могут получить в этих регионах социальное жильё. Заключение Совета по правам человека при Президенте РФ поясняет, что
эта гарантия следует из конкретных статей Конституции (о необходимости компенсаций за перенесённые злоупотребления властью
– статья 52, незаконные действия органов власти – статья 53 и праве на жилище – статья 40).
Эта гарантия следует также и из международных стандартов (Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН 2005 года № 160/47 упоминает возвращение на прежнее место жительство как одну из форм возмещения понесённого ущерба жертвам серьёзных нарушений прав человека).
Эта гарантия – не исполняется Согласно закону «О реабилитации жертв политических репрессий», вопросы его исполнения отданы на откуп субъектам РФ – в соответствии с тем, как сами субъекты этот закон интерпретируют. Член Экспертного совета Института, доцент Российского государственного университета правосудия Ольга Кряжкова комментирует ситуацию: «Закон возможно понять и так, что жертва сперва должна самостоятельно возвратиться на прежнее место жительства. Если рассматривать это положение в системе правовых норм (жилищных, миграционных), то это будет означать массу дополнительных условий, что мы и видим на примере Москвы, где право на возвращение в реальности оказалось иллюзорным.
Правовое государство, тем более пережившее столь трагический опыт, не может себе позволить так поступать. Так что чёткость в этом плане необходима в первую очередь Закону "О реабилитации жертв политических репрессий"».
Принятый в 2006 году закон города Москвы № 29 «Об обеспечении права жителей города Москвы на жилые помещения» предусматривает выполнение жертвами репрессий общих требований. Выполнить общие требования – прожить 10 лет на территории города в статусе малоимущего и не имея жилья в собственности – означает лишь оказаться в длительной очереди. По подсчётам юристов Института, ожидание может затянуться более чем на 30 лет – всем трём заявительницам к этому моменту будет более ста лет. На заседании КС представитель правительства Москвы Владимир Ланда охарактеризовал существующую процедуру как эффективную.
Количество ожидающих возвращения в Москву из ссылки назвать на заседании представители правительства Москвы не смогли – так как такие люди не выделены в отдельную категорию, их учёта не ведётся. «Мемориал» составил
подробный документ о масштабах изъятия жилья и сложностях с возвращением репрессированных из мест ссылки после принятия Федерального Закона «О реабилитации жертв политических репрессий» в 1991 году. Одна из заявительниц, Елизавета Михайлова, пытается доказать своё право на возвращение годами, регулярно собирая документы для инстанций и получая отказы. В опубликованном накануне заседания
интервью «Ъ», Михайлова указывает на документы и фотографии, хранящиеся в коробке из-под телевизора: «Это доказательства, что мы существуем».
Во время заседания заявительница Алиса Мейсснер начала рассказ о матери, сосланной по национальному признаку: «Закон тогда был для всех одинаков». Сейчас же Федеральный Закон «О реабилитации жертв политических репрессий» работает по-разному в разных субъектах РФ. На заседании было отмечено, что проблема успешно решается в Санкт-Петербурге – на это указала представитель СПЧ Наталия Евдокимова, выступавшая с заключением Совета. Заключения в поддержку жалоб заявительниц предоставили также уполномоченная по правам человека в городе Москве Татьяна Потяева, правозащитное общество «Мемориал» и Исследовательский центр частного права.
Представители Правительства Москвы в своих выступлениях аргументировали невозможность ввести первоочередной порядок для жертв политических репрессий обязательствами перед многодетными семьями и ветеранами ВОВ. Ольга Кряжкова считает, что эта позиция имеет мало объективных оснований: «Конституционный Суд неоднократно говорил о том, что из принципов юридического равенства и справедливости вытекает необходимость дифференцировать подходы к лицам, находящимся в разном положении. Реабилитированные жертвы политических репрессий, безусловно, нуждаются в особом отношении, потому что
цель предоставления им жилья - не льгота, при всём уважении, за заслуги, а компенсация перенесённых страданий, причиной которых стало само государство. Не учитывая это, власти не действуют в конституционном русле».
Григорий Вайпан, представлявший заявительниц, в своём заключительном слове назвал социальную группу, сопоставление с которой он считает более уместным. Это – пострадавшие от аварии на Чернобыльской АЭС. В обоих случаях речь идёт о людях, чьи права были нарушены действиями государства – и именно государство должно нести перед этими людьми ответственность. Схожую позицию высказал представитель Правительства РФ в КС Михаил Барщевский: «Власть государственная сломала жизнь. А сегодня кто-то находит юридические крючки, чтобы сказать: "Нет-нет, мы ни за что не отвечаем, мы здесь ни при чем"».