Настоящий материал (информация) произведён, распространён или направлен иностранным агентом Автономная некоммерческая организация «Институт права и публичной политики» либо касается деятельности иностранного агента Автономная некоммерческая организация «Институт права и публичной политики»
Используя понятие «агент» в законодательства об иностранных агентах, парламентарии совершенно забыли одно: сама природа агентских отношений, особенно в гражданско-правовом понимании, противоречит той сфере, на которую такие «агентские отношения» распространили. Агентские отношения подразумевают наличие двух сторон – агента и принципала. Законодательство об иноагентах исходит из того, что доказывать наличие иностранного принципала или доказывать связь между ним и организацией вовсе необязательно.
Всё это приводит к появлению «фикции иностранного влияния»: организация вынуждена доказывать, что у неё нет принципала, а даже потенциальный принципал не влияет на российскую политику и на решения самой организации, то есть организация вынуждена доказывать отрицательный – никогда не существовавший – факт.
Подробнее об этом в следующей части нашей жалобы.
Всё это приводит к появлению «фикции иностранного влияния»: организация вынуждена доказывать, что у неё нет принципала, а даже потенциальный принципал не влияет на российскую политику и на решения самой организации, то есть организация вынуждена доказывать отрицательный – никогда не существовавший – факт.
Подробнее об этом в следующей части нашей жалобы.
Неприменимость юридической конструкции «агента» и «агентского» понятия к научным организациям
Статья 44 (часть 1) Конституции гарантирует свободу научного творчества. Наука и исследования – свободны. Свобода научных исследований предполагает, что они осуществляются независимыми (автономными) от государства организациями по собственному усмотрению и руководствуясь собственными (научными) убеждениями. Напротив, агентские отношения означают договорные отношения между агентом и принципалом, при которых агент выполняет действия от имени и за счёт своего принципала. Для агентских отношений характерны: во-первых, наличие конкретного поручителя, во-вторых, вознаграждение за совершение действий, в-третьих, конкретная цель такого поручения, конкретную выгоду и чётко выраженный интерес принципала, в-четвёртых, наличие соответствующих полномочий как у принципала, так и самого агента. Ключевая черта агентских отношений – действие по конкретному поручению в чужих интересах, результат которых должен выражаться в конкретных юридических действиях.
Если научная организация, осуществляя свободу научного творчества, реализовывает исключительно свою волю и собственный взгляд на общественные отношения, то «агент» для реализации своих задач обязан руководствоваться интересом своего принципала и выполнять его поручения. Следовательно, понятие «свободы научного творчества» является прямо противоположным понятию «агентские отношения». Во-первых, именно научная организация определяет содержание своего исследования, конкретные шаги и результаты. Во-вторых, научная деятельность a priori не может предполагать конкретную выгоду иностранного источника (принципала), и это не верифицируемо. Таким образом, сущностно важные элементы агентских отношений, а именно – наличие конкретного поручителя, выгода поручителя, вознаграждение за совершение определенных юридических действий – отсутствуют.
Критерием, который мог бы частично отнести реализацию свободы научного творчества к агентским отношениям, является финансирование научной деятельности. Как мы указывали в пунктах 1.1. и 1.2, сам по себе критерий иностранного финансирования недостаточен для подтверждения политического характера деятельности организации. Одно только предоставление иностранного финансирования или имущества также не свидетельствует о том, что научная организация действует в чьих-либо интересах. Научная организация может распоряжаться такими финансами и имуществом по своему усмотрению, в целях публикационной, исследовательской, образовательной и иной деятельности, то есть, не выполняя никакие конкретные поручения и приказы предполагаемого «принципала» и тем более не заключая какой-либо договор, который бы обязывал её действовать в иностранных интересах и оказывать влияние на российскую политику.
Законы о некоммерческих организациях и об иностранном влиянии не требуют доказывать наличие конкретного интереса или действий в чужих интересах, наоборот, они просто констатируют, что любое получение иностранной помощи автоматически создаёт фикцию иностранного влияния и действий в иностранных интересах.
В настоящей жалобе мы называем это именно «фикцией иностранного влияния», поскольку в судебном порядке нельзя доказать, что предполагаемый грантодатель никак не влияет на содержание работы научной организации (доказывание отрицательных – не существовавших – фактов в доказательственном праве признается невозможным). Деятельность в области социально-гуманитарных исследований даже в совокупности с частичным иностранным финансированием не может доказывать наличие агентских отношений между такой организацией и предполагаемым иностранным принципалом. Упомянутые законы не обязывают доказывать наличие конкретных властных полномочий у иностранного принципала (например, в лице грантодателя или зарубежной научной организации), тем более что реально и не предполагается какое-либо поручение — это подтверждается безразличием законодателя к размеру иностранного финансирования, достаточного для того, чтобы организация могла действовать в иностранных интересах. Закон просто презюмирует, что любой любое иностранное финансирование автоматически должно считаться потенциальной угрозой.
В 2014 году Институт права и публичной политики направлял в Конституционный Суд Заключение, в котором с учётом сравнительно-правового аспекта также указывал на непригодность применения «агентских отношений» для квалификации (правовой оценки) действий российских некоммерческих организаций. Сравнивая российское правовое регулирование с Законом США «О регистрации иностранных агентов», Институт подчеркивал следующее. Во-первых, Закон США требует доказывания агентских отношений между национальной организацией и иностранной структурой, то есть высокого уровня зависимости и контроля между иноагентом и его принципалом, а также подтверждения государством фактов конкретных действий организации по поручению иностранного принципала. Во-вторых, Закон США концентрируется преимущественно на лоббизме, коммерческой деятельности, консультационных и рекламных услугах, исключая общественную деятельность. Закон США также касается деятельности политических партий, в частности способов их влияния на политику – ведь политические партии в несравнимо большей мере , чем общественные и некоммерческие организации, оказывают такое влияние. Австралийская практика «иноагентов» также требует определения конкретного принципала, считая таковыми иностранные правительства, политические структуры и связанные с ними организации и физические лица.
Таким образом, агентские отношения в сущности являются антиподом свободы научной деятельности, а конструкция «агентских отношений» не применима к организациям, которые занимаются научной деятельностью. Иными словами, научная организация a priori не может быть чьим-либо агентом.
Если научная организация, осуществляя свободу научного творчества, реализовывает исключительно свою волю и собственный взгляд на общественные отношения, то «агент» для реализации своих задач обязан руководствоваться интересом своего принципала и выполнять его поручения. Следовательно, понятие «свободы научного творчества» является прямо противоположным понятию «агентские отношения». Во-первых, именно научная организация определяет содержание своего исследования, конкретные шаги и результаты. Во-вторых, научная деятельность a priori не может предполагать конкретную выгоду иностранного источника (принципала), и это не верифицируемо. Таким образом, сущностно важные элементы агентских отношений, а именно – наличие конкретного поручителя, выгода поручителя, вознаграждение за совершение определенных юридических действий – отсутствуют.
Критерием, который мог бы частично отнести реализацию свободы научного творчества к агентским отношениям, является финансирование научной деятельности. Как мы указывали в пунктах 1.1. и 1.2, сам по себе критерий иностранного финансирования недостаточен для подтверждения политического характера деятельности организации. Одно только предоставление иностранного финансирования или имущества также не свидетельствует о том, что научная организация действует в чьих-либо интересах. Научная организация может распоряжаться такими финансами и имуществом по своему усмотрению, в целях публикационной, исследовательской, образовательной и иной деятельности, то есть, не выполняя никакие конкретные поручения и приказы предполагаемого «принципала» и тем более не заключая какой-либо договор, который бы обязывал её действовать в иностранных интересах и оказывать влияние на российскую политику.
Законы о некоммерческих организациях и об иностранном влиянии не требуют доказывать наличие конкретного интереса или действий в чужих интересах, наоборот, они просто констатируют, что любое получение иностранной помощи автоматически создаёт фикцию иностранного влияния и действий в иностранных интересах.
В настоящей жалобе мы называем это именно «фикцией иностранного влияния», поскольку в судебном порядке нельзя доказать, что предполагаемый грантодатель никак не влияет на содержание работы научной организации (доказывание отрицательных – не существовавших – фактов в доказательственном праве признается невозможным). Деятельность в области социально-гуманитарных исследований даже в совокупности с частичным иностранным финансированием не может доказывать наличие агентских отношений между такой организацией и предполагаемым иностранным принципалом. Упомянутые законы не обязывают доказывать наличие конкретных властных полномочий у иностранного принципала (например, в лице грантодателя или зарубежной научной организации), тем более что реально и не предполагается какое-либо поручение — это подтверждается безразличием законодателя к размеру иностранного финансирования, достаточного для того, чтобы организация могла действовать в иностранных интересах. Закон просто презюмирует, что любой любое иностранное финансирование автоматически должно считаться потенциальной угрозой.
В 2014 году Институт права и публичной политики направлял в Конституционный Суд Заключение, в котором с учётом сравнительно-правового аспекта также указывал на непригодность применения «агентских отношений» для квалификации (правовой оценки) действий российских некоммерческих организаций. Сравнивая российское правовое регулирование с Законом США «О регистрации иностранных агентов», Институт подчеркивал следующее. Во-первых, Закон США требует доказывания агентских отношений между национальной организацией и иностранной структурой, то есть высокого уровня зависимости и контроля между иноагентом и его принципалом, а также подтверждения государством фактов конкретных действий организации по поручению иностранного принципала. Во-вторых, Закон США концентрируется преимущественно на лоббизме, коммерческой деятельности, консультационных и рекламных услугах, исключая общественную деятельность. Закон США также касается деятельности политических партий, в частности способов их влияния на политику – ведь политические партии в несравнимо большей мере , чем общественные и некоммерческие организации, оказывают такое влияние. Австралийская практика «иноагентов» также требует определения конкретного принципала, считая таковыми иностранные правительства, политические структуры и связанные с ними организации и физические лица.
Таким образом, агентские отношения в сущности являются антиподом свободы научной деятельности, а конструкция «агентских отношений» не применима к организациям, которые занимаются научной деятельностью. Иными словами, научная организация a priori не может быть чьим-либо агентом.
