Настоящий материал (информация) произведён, распространён или направлен иностранным агентом Автономная некоммерческая организация «Институт права и публичной политики» либо касается деятельности иностранного агента Автономная некоммерческая организация «Институт права и публичной политики»
Гарантии права на судебную защиту – это гарантии всех прочих конституционных прав. Право на судебную защиту относится к той категории прав, которые не могут быть ограничены ни при каких условиях. Говорить о нарушениях гарантий судебной защиты можно и в том случае, когда суд добровольно сужает предмет судебного исследования. В делах об оспаривании статуса иноагента суды произвольно сужают предмет судебной проверки, который сводится лишь к формальному подтверждению полномочий органов власти, а бремя доказывания полностью ложится на организацию. Включённая в реестр иноагентов организация сталкивается с тем, что вынуждена в суде доказывать собственную невиновность – неполитический характер своей деятельности, то есть доказывать отрицательный факт. Можно сказать, что в правоприменении сложилась презумпция политического характера деятельности организаций-заявителей, при этом доказать обратное практически невозможно: суды отказывают даже в проведении экспертизы.
Правоприменительная практика также игнорирует обязательное для судов постановление Конституционного Суда от 8 апреля 2014 года № 10-П, придавая ему противоположный смысл. Суды не предпринимает никаких попыток для того, чтобы в процессе разграничить политическую и научную деятельность некоммерческой организации. Сложилась ситуация, при которой правоприменение приводит к последствиям, которые прямо не вытекают из законов об иностранных агентах, усугубляя недостатки законодательного регулирования.
В части, посвящённой гарантиям судебной защиты, разбираем в чём заключалось нарушение конституционных гарантий, принципов и презумпций, а также обращаем внимание на устойчивую правоприменительную практику в аналогичных делах.
Правоприменительная практика также игнорирует обязательное для судов постановление Конституционного Суда от 8 апреля 2014 года № 10-П, придавая ему противоположный смысл. Суды не предпринимает никаких попыток для того, чтобы в процессе разграничить политическую и научную деятельность некоммерческой организации. Сложилась ситуация, при которой правоприменение приводит к последствиям, которые прямо не вытекают из законов об иностранных агентах, усугубляя недостатки законодательного регулирования.
В части, посвящённой гарантиям судебной защиты, разбираем в чём заключалось нарушение конституционных гарантий, принципов и презумпций, а также обращаем внимание на устойчивую правоприменительную практику в аналогичных делах.
Нарушение гарантий судебной защиты
Правоприменительная практика: во-первых, демонстрирует ряд отрицательных последствий существующего регулирования и, во-вторых, приводит к последствиям, не вытекающим непосредственно из законодательства об иноагентах и усугубляющим недостатки законодательного регулирования. При определении политической деятельности правоприменитель руководствуется исключительно субъективным убеждением и формальным подходом, не предпринимая усилий для разграничения политической и научной деятельности организации.
Правоприменитель в настоящем деле не предпринимал никаких шагов для исследования научного характера деятельности Института. Судебная проверка сводилась лишь к формальному подтверждению полномочий государственного органа, то есть суд произвольно сужает пределы судебного исследования в противоречие со статьёй 46 Конституции. По мнению судов, дискреции Минюста для признания организации иноагентом и определения «политической деятельности» достаточно, и во всесторонней судебном исследовании нет необходимости. Решение Минюста носит «преюдициальный» характер: суды автоматически принимают аргументы Минюста без каких-либо дополнительных доказательств или объяснений, одновременно требуя от некоммерческой организации подтверждения незаконности принятых в отношении неё дискриминационных мер.
Конституционный Суд в постановлении от 16 мая 2000 года № 8-П указывал, что судебная проверка законности и обоснованности не может сводиться к формальному подтверждению наличия оснований для применения указанной нормы. Суд подчеркнул, что возможность последующего судебного обжалования не может ничем ограничиваться, в том числе и непосредственно самими судами. Суды не могут формально подтверждать полномочия органов публичной власти, отказываясь от судебной проверки основания, предмета и характера поднимаемых вопросов. В порядке судебного контроля должно осуществляться всестороннее судебное исследование сущности спора и доказательств, как того требуют конституционные гарантии государственной и судебной защиты. Такая проверка в отношении действий Минюста должна предполагать совершение судом ряда действий по выяснению обстоятельств, подтверждающих, действительно ли организация занималась политической деятельностью, в том числе путём привлечения свидетелей, проведения экспертизы. Оспариваемые законоположения по смыслу, который им придаёт правоприменительная практика, исключают реальную судебную защиту для научных организаций и потому противоречат статьям 30 (часть 1), 45 и 46 Конституции.
Абсолютный характер права на судебную защиту означает, что эти права не только не могут умаляться, как и любое другое право, но и не могут подвергаться ограничениям ни при каких условиях. Запрет на ограничение и умаление гарантий судебной защиты распространяется в том числе на суд, который не может ни при каких условиях добровольно отказываться от собственной власти, включая произвольное сужение предмета судебного исследования и передачу существенных вопросов на усмотрение административных органов. Правоприменительная практика не гарантирует должную защиту прав граждан в судах, в которых должна обеспечиваться защита от неправового закона, а не подчинение ему. Аналогичная проблема рассматривалась в постановлении Конституционного Суда от 23 февраля 1999 года № 4-П, в котором Суд признал не соответствующими Конституции ряд оспариваемых положений Федерального закона «О банках и банковской деятельности».
Отказ суда от собственной конституционной компетенции (и, как следствие, нарушение прав и свобод заявителя правоприменительной практикой) означал бы нарушение принципа независимости судей (статья 120, часть 1, Конституции) и приводил бы к нарушению принципа разделения властей (статья 10 Конституции).
Конституционный Суд также высказывался о дефектах правоприменения в делах об организациях-иноагентах. Из постановления от 8 апреля 2014 года № 10-П следует, что суды обязаны учитывать характер допущенных отступлений от правил осуществления некоммерческой организацией-иноагентом политической деятельности, масштаб и последствия организованных и (или) проведенных такой организацией политических акций, а также иные обстоятельства, которые характеризуют степень общественной опасности. В своих решениях Конституционный Суд подчёркивал, что общеобязательность его решений распространяется также на суды, обязывая их действовать в соответствии с правовыми позициями Конституционного Суда: юридическая сила решений и правовые позиции не могут быть преодолены ни одним судом[1].
Вместе с тем правоприменительная практика игнорирует обязательное, в том числе и для судов, решение Конституционного Суда, продолжая настаивать на истолковании акта, придавая ему иной смысл, чем выявленный Конституционным Судом, то есть применяют смысл, не соответствующий Конституции, а значит, преодолевают решение Конституционного Суда.
Как было указано ранее, включение в реестр иноагентов сопряжено с умалением прав и свобод организации, а оспаривание статуса иноагента и доказывание незаконности действий Минюста происходит в тот момент, когда умаления прав и свобод начали действовать, и организация испытывает негативные последствия принятого решения, а значит, вынуждена в судах оправдываться перед государством, доказывая свою невиновность и то, что организация не является иноагентом. Это означает, что права и свободы организации умаляются до надлежащего судебного разбирательства, а в судебном порядке организация вынуждена доказывать незаконность такого решения и отсутствие с её стороны неправомерных действий. Суды исходят из презумпции вины некоммерческой организации и политического характера её деятельности, возлагая бремя доказывания на организацию. Бремя доказывания правоты своих действий возлагается на организацию, освобождая государственный орган от доказывания законности своих действий, что позволяет говорить о нарушении правоприменителем также статьи 123 (часть 3) Конституции. Несмотря на то, что данный аспект не отрицается на уровне законодательного регулирования (КАС, в частности), правоприменитель фактически отказывается выполнять это положение.
Иными словами, организация поставлена в условия, когда она должна доказывать отрицательный и никогда не существовавший факт – факт политической деятельности. Доказывание отрицательного факта невозможно, так как доказыванию подлежат только те факты и обстоятельства, которые имели место в реальности. Доказывание негативного факта и доказывание организацией собственной невиновности противоречит общеправовому требованию распределения бремени доказывания в условиях бездоказательных публичных претензий органов исполнительной власти.
Отсутствие в судах доказательств политической деятельности Института или сомнения в том, что его деятельность является политической, должны приводить – в системе действующих административно-процессуальных норм при их конституционном истолковании – к отмене судами решения Минюста о включении Института в реестр иноагентов, а значит и в правоприменительной практике должна работать презумпция, согласно которой сомнения толкуются в пользу свобод (in dubio pro libertate).
Возлагая бремя доказывания исключительно на Институт, суды одновременно не позволяли Институту пользоваться всеми процессуальными инструментами судебной защиты. Так, вопрос о политическом характере деятельности Института, с учётом двусмысленного понятия «политической деятельности» и его совпадения с понятием научной деятельности, мог быть решён только при проведении специальной экспертизы. Процессуальные гарантии проведения экспертизы и показаний свидетелей носят конституционно-правовой характер, так как направлены на реализацию справедливого и беспристрастного судебного разбирательства, а также принципов состязательности и равенства сторон (статьи 46 (часть 1), 123 (часть 3) Конституции).
Отсутствие экспертизы или отказ в её проведении для выяснения того, осуществляет ли научная организация политическую деятельность, означает судебное дозволение Минюсту произвольно определять политический характер деятельности, несмотря на то что сам Минюст в данной области не является экспертной организацией. Следовательно, реализация конституционных прав и свобод, их умаление и ограничение зависит от административного усмотрения Минюста, что противоречит позиции Конституционного Суда, изложенной в абзаце 2 пункта 3 Постановления от 18 февраля 2000 года № 3-П, в соответствии с которой законодатель не может использовать способы регулирования, которые ставили бы реализацию субъективного права в зависимость от решения правоприменителя, а правоприменитель, в свою очередь, не может ограничивать процессуальные права, когда законодатель эти процедуры не отменял и не менял. Иными словами, правоприменитель в решениях по включению в реестр иноагентов научных организаций умалял ценность и сущность процедур, которые изначально создаются для защиты материального права.
По вопросу признания научной деятельности политической существует устойчивая правоприменительная практика[2].
В решении Кировского районного суда г. Саратова от 27 ноября 2013 года № 2-6614/2023 суд признал политической деятельностью факт издания коллективной научной монографии «Критический анализ социальной политики на постсоветском пространстве», изданной при поддержке Центра Фонда Маккартуров и НИУ ВШЭ. Сославшись на экспертное заключение, суд указал, что «в условиях транзитарного общества политическим может стать любой вопрос в конкретном контексте властных отношений, который приобретает важное значение для большого количества людей и социальная политика не является исключением».
В постановлении Ленинского районного суда г. Иваново от 21 февраля 2022 года № 5-50/2022 к политической деятельности организации «Центр гендерных исследований» был отнесён перевод работы Р. Стайтса «Женское освободительное движение в России: феминизм, нигилизм, большевизм», а также «политические высказывания» директора организации в соцсетях.
В решении Ленинского районного суда г. Пермь от 27 июля 2015 года № 2-4274/2015 указывается, что Фонд «Центр гражданского анализа и независимых исследований «ГРАНИ» был включен в реестр иноагентов на том основании, что организация формирует общественное мнение с помощью участия в конференциях, круглых столах, подготовки экспертных докладов, консультирования органов власти.
В постановлении Савёловского районного суда города Москвы от 8 февраля 2019 года № 5-69/19 также указывается, что некоммерческая организация «Институт глобализации и социальных движений» признана иноагентом, в том числе по причине проведения научных исследований, дебатов, круглых столов и публичных обсуждений.
Из постановления Краснооктябрьского районного суда г. Санкт-Петербурга от 9 ноября 2017 года № 5-1033/2017 следует, что фонд «Институт экономических и социальных исследований» осуществлял политическую деятельность в форме проведения общественных опросов и публикаций таких опросов на сайте. За социологические исследования, мониторинг, сбор и публикацию информации в реестр иноагентов были включены следующие организации: «Общественный фонд социального развития «Генезис» (решение Верховного Суда Республики Ингушетия от 14 июля 2020 г. № 7А-17/2020 А-17/2020) и «Институт глобализации и социальных движений» (Постановление Савёловского районного суда города Москвы от 8 февраля 2019 года № 5-69/19).
Общим в судебных решениях было то, что судебная проверка сводилась лишь к формальной проверке наличия полномочий у Минюста включать организации в реестр иноагентов, суды просто отказались от установления фактов и их содержательного исследования. Аналогично поступал правоприменитель и в деле Института.
* * *
В соответствии со статьёй 74 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», Конституционный Суд принимает решение по делу, оценивая как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием, в том числе в решениях по конкретному делу, или сложившейся правоприменительной практикой. Правоприменительные решения по делу Института, а также сложившаяся правоприменительная практика приводят к последствиям, не вытекающим непосредственно из законов об иностранном влиянии и некоммерческих организациях (в части разграничения научной и политической деятельности), тем самым усугубляя недостатки законодательного регулирования и ухудшая положение научных организаций.
В соответствии со статьёй 2 (пункт 1 части 7) Федерального конституционного закона «О Верховном Суде Российской Федерации» Верховный Суд в целях обеспечения единообразного применения законодательства дает судам разъяснения по вопросам судебной практики на основе её изучения и обобщения. Иными словами, Верховный Суд наделён конституционным полномочием по обобщению судебной практики. Конституционный Суд в постановлении от 8 апреля 2014 года № 10-П указал, что деятельность в области науки, даже при наличии иностранного финансирования, не может быть признана политической. Правоприменительная практика, игнорируя указанную позицию, непосредственно санкционирует включение в реестр иноагентов научных организаций при наличии иностранного финансирования, произвольно сужает предмет судебной проверки и не позволяет научным организациям добиться исключения из указанного реестра.
С учётом полномочий Конституционного Суда по оценке смысла, придаваемого норме правоприменительной практикой, а также в целях приведения судебной практики в соответствии с позицией, изложенной в постановлении от 8 апреля 2014 года № 10-П, Конституционный Суд может обратиться в Верховный Суд, который уполномочен дать разъяснения и обобщить судебную практику по делам, связанным с включением организаций в реестр иноагентов, особенно в части разграничения научной и политической деятельности. Иное, то есть отсутствие такого разъяснения и игнорирование позиций Конституционного Суда, парализует судебную практику в части разграничения научной и политической деятельности, и, как следствие, нарушает права и свободы научных организаций и умаляет свободу научного творчества.
[1] Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 26 июня 2020 года № 30-П, от 8 ноября 2012 года № 25-П, от 7 ноября 2012 года № 24-П, от 18 сентября 2014 года № 23-П, от 26 апреля 2016 года № 13-П, а также определения от 25 мая 2017 года № 1152, от 11 ноября 2008 года № 556-О-Р.
[2] Решение Кировского районного суда г. Саратова от 27 ноября 2013 года № 2-6614/2023 (оставлено без изменения Саратовским областным судом), постановление Ленинского районного суда г. Иваново от 21 февраля 2022 года № 5-50/2022, Решение Ленинского районного суда г. Пермь от 27 июля 2015 года № 2-4274/2015, Постановление Савёловского районного суда города Москвы от 8 февраля 2019 года № 5-69/19, Решение Верховного Суда Республики Ингушетия от 14 июля 2020 г. № 7А-17/2020 А-17/2020, а также Постановление Краснооктябрьского районного суда г. Санкт-Петербурга от 9 ноября 2017 года № 5-1033/2017
Правоприменитель в настоящем деле не предпринимал никаких шагов для исследования научного характера деятельности Института. Судебная проверка сводилась лишь к формальному подтверждению полномочий государственного органа, то есть суд произвольно сужает пределы судебного исследования в противоречие со статьёй 46 Конституции. По мнению судов, дискреции Минюста для признания организации иноагентом и определения «политической деятельности» достаточно, и во всесторонней судебном исследовании нет необходимости. Решение Минюста носит «преюдициальный» характер: суды автоматически принимают аргументы Минюста без каких-либо дополнительных доказательств или объяснений, одновременно требуя от некоммерческой организации подтверждения незаконности принятых в отношении неё дискриминационных мер.
Конституционный Суд в постановлении от 16 мая 2000 года № 8-П указывал, что судебная проверка законности и обоснованности не может сводиться к формальному подтверждению наличия оснований для применения указанной нормы. Суд подчеркнул, что возможность последующего судебного обжалования не может ничем ограничиваться, в том числе и непосредственно самими судами. Суды не могут формально подтверждать полномочия органов публичной власти, отказываясь от судебной проверки основания, предмета и характера поднимаемых вопросов. В порядке судебного контроля должно осуществляться всестороннее судебное исследование сущности спора и доказательств, как того требуют конституционные гарантии государственной и судебной защиты. Такая проверка в отношении действий Минюста должна предполагать совершение судом ряда действий по выяснению обстоятельств, подтверждающих, действительно ли организация занималась политической деятельностью, в том числе путём привлечения свидетелей, проведения экспертизы. Оспариваемые законоположения по смыслу, который им придаёт правоприменительная практика, исключают реальную судебную защиту для научных организаций и потому противоречат статьям 30 (часть 1), 45 и 46 Конституции.
Абсолютный характер права на судебную защиту означает, что эти права не только не могут умаляться, как и любое другое право, но и не могут подвергаться ограничениям ни при каких условиях. Запрет на ограничение и умаление гарантий судебной защиты распространяется в том числе на суд, который не может ни при каких условиях добровольно отказываться от собственной власти, включая произвольное сужение предмета судебного исследования и передачу существенных вопросов на усмотрение административных органов. Правоприменительная практика не гарантирует должную защиту прав граждан в судах, в которых должна обеспечиваться защита от неправового закона, а не подчинение ему. Аналогичная проблема рассматривалась в постановлении Конституционного Суда от 23 февраля 1999 года № 4-П, в котором Суд признал не соответствующими Конституции ряд оспариваемых положений Федерального закона «О банках и банковской деятельности».
Отказ суда от собственной конституционной компетенции (и, как следствие, нарушение прав и свобод заявителя правоприменительной практикой) означал бы нарушение принципа независимости судей (статья 120, часть 1, Конституции) и приводил бы к нарушению принципа разделения властей (статья 10 Конституции).
Конституционный Суд также высказывался о дефектах правоприменения в делах об организациях-иноагентах. Из постановления от 8 апреля 2014 года № 10-П следует, что суды обязаны учитывать характер допущенных отступлений от правил осуществления некоммерческой организацией-иноагентом политической деятельности, масштаб и последствия организованных и (или) проведенных такой организацией политических акций, а также иные обстоятельства, которые характеризуют степень общественной опасности. В своих решениях Конституционный Суд подчёркивал, что общеобязательность его решений распространяется также на суды, обязывая их действовать в соответствии с правовыми позициями Конституционного Суда: юридическая сила решений и правовые позиции не могут быть преодолены ни одним судом[1].
Вместе с тем правоприменительная практика игнорирует обязательное, в том числе и для судов, решение Конституционного Суда, продолжая настаивать на истолковании акта, придавая ему иной смысл, чем выявленный Конституционным Судом, то есть применяют смысл, не соответствующий Конституции, а значит, преодолевают решение Конституционного Суда.
Как было указано ранее, включение в реестр иноагентов сопряжено с умалением прав и свобод организации, а оспаривание статуса иноагента и доказывание незаконности действий Минюста происходит в тот момент, когда умаления прав и свобод начали действовать, и организация испытывает негативные последствия принятого решения, а значит, вынуждена в судах оправдываться перед государством, доказывая свою невиновность и то, что организация не является иноагентом. Это означает, что права и свободы организации умаляются до надлежащего судебного разбирательства, а в судебном порядке организация вынуждена доказывать незаконность такого решения и отсутствие с её стороны неправомерных действий. Суды исходят из презумпции вины некоммерческой организации и политического характера её деятельности, возлагая бремя доказывания на организацию. Бремя доказывания правоты своих действий возлагается на организацию, освобождая государственный орган от доказывания законности своих действий, что позволяет говорить о нарушении правоприменителем также статьи 123 (часть 3) Конституции. Несмотря на то, что данный аспект не отрицается на уровне законодательного регулирования (КАС, в частности), правоприменитель фактически отказывается выполнять это положение.
Иными словами, организация поставлена в условия, когда она должна доказывать отрицательный и никогда не существовавший факт – факт политической деятельности. Доказывание отрицательного факта невозможно, так как доказыванию подлежат только те факты и обстоятельства, которые имели место в реальности. Доказывание негативного факта и доказывание организацией собственной невиновности противоречит общеправовому требованию распределения бремени доказывания в условиях бездоказательных публичных претензий органов исполнительной власти.
Отсутствие в судах доказательств политической деятельности Института или сомнения в том, что его деятельность является политической, должны приводить – в системе действующих административно-процессуальных норм при их конституционном истолковании – к отмене судами решения Минюста о включении Института в реестр иноагентов, а значит и в правоприменительной практике должна работать презумпция, согласно которой сомнения толкуются в пользу свобод (in dubio pro libertate).
Возлагая бремя доказывания исключительно на Институт, суды одновременно не позволяли Институту пользоваться всеми процессуальными инструментами судебной защиты. Так, вопрос о политическом характере деятельности Института, с учётом двусмысленного понятия «политической деятельности» и его совпадения с понятием научной деятельности, мог быть решён только при проведении специальной экспертизы. Процессуальные гарантии проведения экспертизы и показаний свидетелей носят конституционно-правовой характер, так как направлены на реализацию справедливого и беспристрастного судебного разбирательства, а также принципов состязательности и равенства сторон (статьи 46 (часть 1), 123 (часть 3) Конституции).
Отсутствие экспертизы или отказ в её проведении для выяснения того, осуществляет ли научная организация политическую деятельность, означает судебное дозволение Минюсту произвольно определять политический характер деятельности, несмотря на то что сам Минюст в данной области не является экспертной организацией. Следовательно, реализация конституционных прав и свобод, их умаление и ограничение зависит от административного усмотрения Минюста, что противоречит позиции Конституционного Суда, изложенной в абзаце 2 пункта 3 Постановления от 18 февраля 2000 года № 3-П, в соответствии с которой законодатель не может использовать способы регулирования, которые ставили бы реализацию субъективного права в зависимость от решения правоприменителя, а правоприменитель, в свою очередь, не может ограничивать процессуальные права, когда законодатель эти процедуры не отменял и не менял. Иными словами, правоприменитель в решениях по включению в реестр иноагентов научных организаций умалял ценность и сущность процедур, которые изначально создаются для защиты материального права.
По вопросу признания научной деятельности политической существует устойчивая правоприменительная практика[2].
В решении Кировского районного суда г. Саратова от 27 ноября 2013 года № 2-6614/2023 суд признал политической деятельностью факт издания коллективной научной монографии «Критический анализ социальной политики на постсоветском пространстве», изданной при поддержке Центра Фонда Маккартуров и НИУ ВШЭ. Сославшись на экспертное заключение, суд указал, что «в условиях транзитарного общества политическим может стать любой вопрос в конкретном контексте властных отношений, который приобретает важное значение для большого количества людей и социальная политика не является исключением».
В постановлении Ленинского районного суда г. Иваново от 21 февраля 2022 года № 5-50/2022 к политической деятельности организации «Центр гендерных исследований» был отнесён перевод работы Р. Стайтса «Женское освободительное движение в России: феминизм, нигилизм, большевизм», а также «политические высказывания» директора организации в соцсетях.
В решении Ленинского районного суда г. Пермь от 27 июля 2015 года № 2-4274/2015 указывается, что Фонд «Центр гражданского анализа и независимых исследований «ГРАНИ» был включен в реестр иноагентов на том основании, что организация формирует общественное мнение с помощью участия в конференциях, круглых столах, подготовки экспертных докладов, консультирования органов власти.
В постановлении Савёловского районного суда города Москвы от 8 февраля 2019 года № 5-69/19 также указывается, что некоммерческая организация «Институт глобализации и социальных движений» признана иноагентом, в том числе по причине проведения научных исследований, дебатов, круглых столов и публичных обсуждений.
Из постановления Краснооктябрьского районного суда г. Санкт-Петербурга от 9 ноября 2017 года № 5-1033/2017 следует, что фонд «Институт экономических и социальных исследований» осуществлял политическую деятельность в форме проведения общественных опросов и публикаций таких опросов на сайте. За социологические исследования, мониторинг, сбор и публикацию информации в реестр иноагентов были включены следующие организации: «Общественный фонд социального развития «Генезис» (решение Верховного Суда Республики Ингушетия от 14 июля 2020 г. № 7А-17/2020 А-17/2020) и «Институт глобализации и социальных движений» (Постановление Савёловского районного суда города Москвы от 8 февраля 2019 года № 5-69/19).
Общим в судебных решениях было то, что судебная проверка сводилась лишь к формальной проверке наличия полномочий у Минюста включать организации в реестр иноагентов, суды просто отказались от установления фактов и их содержательного исследования. Аналогично поступал правоприменитель и в деле Института.
* * *
В соответствии со статьёй 74 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», Конституционный Суд принимает решение по делу, оценивая как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием, в том числе в решениях по конкретному делу, или сложившейся правоприменительной практикой. Правоприменительные решения по делу Института, а также сложившаяся правоприменительная практика приводят к последствиям, не вытекающим непосредственно из законов об иностранном влиянии и некоммерческих организациях (в части разграничения научной и политической деятельности), тем самым усугубляя недостатки законодательного регулирования и ухудшая положение научных организаций.
В соответствии со статьёй 2 (пункт 1 части 7) Федерального конституционного закона «О Верховном Суде Российской Федерации» Верховный Суд в целях обеспечения единообразного применения законодательства дает судам разъяснения по вопросам судебной практики на основе её изучения и обобщения. Иными словами, Верховный Суд наделён конституционным полномочием по обобщению судебной практики. Конституционный Суд в постановлении от 8 апреля 2014 года № 10-П указал, что деятельность в области науки, даже при наличии иностранного финансирования, не может быть признана политической. Правоприменительная практика, игнорируя указанную позицию, непосредственно санкционирует включение в реестр иноагентов научных организаций при наличии иностранного финансирования, произвольно сужает предмет судебной проверки и не позволяет научным организациям добиться исключения из указанного реестра.
С учётом полномочий Конституционного Суда по оценке смысла, придаваемого норме правоприменительной практикой, а также в целях приведения судебной практики в соответствии с позицией, изложенной в постановлении от 8 апреля 2014 года № 10-П, Конституционный Суд может обратиться в Верховный Суд, который уполномочен дать разъяснения и обобщить судебную практику по делам, связанным с включением организаций в реестр иноагентов, особенно в части разграничения научной и политической деятельности. Иное, то есть отсутствие такого разъяснения и игнорирование позиций Конституционного Суда, парализует судебную практику в части разграничения научной и политической деятельности, и, как следствие, нарушает права и свободы научных организаций и умаляет свободу научного творчества.
[1] Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 26 июня 2020 года № 30-П, от 8 ноября 2012 года № 25-П, от 7 ноября 2012 года № 24-П, от 18 сентября 2014 года № 23-П, от 26 апреля 2016 года № 13-П, а также определения от 25 мая 2017 года № 1152, от 11 ноября 2008 года № 556-О-Р.
[2] Решение Кировского районного суда г. Саратова от 27 ноября 2013 года № 2-6614/2023 (оставлено без изменения Саратовским областным судом), постановление Ленинского районного суда г. Иваново от 21 февраля 2022 года № 5-50/2022, Решение Ленинского районного суда г. Пермь от 27 июля 2015 года № 2-4274/2015, Постановление Савёловского районного суда города Москвы от 8 февраля 2019 года № 5-69/19, Решение Верховного Суда Республики Ингушетия от 14 июля 2020 г. № 7А-17/2020 А-17/2020, а также Постановление Краснооктябрьского районного суда г. Санкт-Петербурга от 9 ноября 2017 года № 5-1033/2017
